Точка отсчёта. Статья четвёртая: «Книга Руфь» и Юрий Ващенко
«…если он не захочет принять тебя, то я приму…»
История Руфи очень проста и очень сердечна. Сюжет в ней двигается не столько поступками действующих лиц, сколько древним законом, и они действуют согласно или вопреки ему. Если муж умер, не оставив потомства, его вдова имеет право возвратиться в свой род. Если человек тебе родственник, не оставь его без помощи. Если ты богат, пристрой того, кто беднее. И всё будет хорошо.
Описанные события стали возможны потому лишь, что героиня совершила, а точнее, не совершила одного-единственного дела, исторически абсолютно правильного: потеряв мужа, она не оставила в одиночестве свою свекровь, утратившую и супруга, и сыновей, а пошла с нею в неизвестность, в голод, в бедность.
Эта книга о том, что оставлять человека одного — самое большое преступление. Тот, кто готов любить и жаждет быть любимым, тот, кто любимых потерял, не должен быть один.
А родство по душе, по её зову, по её стремлению к добру, «чтобы было хорошо», — так же сильно, как кровное. Родственниками становятся те, кто добр друг к другу.
Любовь движет душой Руфи, которая поступает вопреки здравому смыслу. Здравомыслие диктует: иди туда, где у тебя есть будущее. Здесь, со старухой, у тебя его нет. Но будущее Руфи там, где её сердце.
А что в нём, в этом сердце? Что она чувствует? Что переживает? Мы узнаём об этом единственный раз, когда она с плачем требует от Ноэминь, чтобы та её не прогоняла. Дальше она только следует тому, что ей велят, и безвольно и доверчиво ожидает совершения своей судьбы, в полной открытости к тем, кто в силах сложить её судьбу правильно. Ноэминь и Вооз на это способны; они-то как раз идут шаг в шаг с законом, и Руфь ждёт, что они приготовят ей.
Какая бесконечно сложная книга. Сколько вопросов, и ни одного ответа не даёт сюжет, до такой степени завязанный, казалось бы, на этнографических реалиях. Что такое самостоятельность, воля и решение, мы не узнаём. Что такое послушание, мы тоже не узнаём. Ноэминь предложила уйти и Руфи, и Орфе; обе плакали, но Орфа послушалась, а Руфь нет. Кто поступил правильно? Загадка. Орфа ведь послушалась! И в результате исчезла из рассказа, как будто умерла, а Руфь родила от Вооза сына, а от этого сына произошёл царь Давид. Произошёл от Руфи, и от её умершего первого мужа, и от умершего мужа Ноэмини, и от всех людей, которым не удалось долюбить в этой жизни.
(Nota bene: узнать у библеистов, случайно ли созвучие имён обеих невесток Ноэмини, вот эти самые «р» и «ф», и какую роль в данном случае играет огласовка. Как будто имя Руфи означает «полная чаша», а Орфы — «донышко»: проверить.)
Что такое о-слушание и по-слушание, наконец? Ключ ко всему — в единственном поступке Руфи: нет, я не пойду, я не оставлю тебя, не прогоняй меня. Дальше она только слушается и делает то, что говорят: собирай колоски. Накрасься, приоденься, сядь у ног. Погоди, вот я сейчас поговорю, как всё устроить.
И она идёт, садится и годит. Она ждёт совершения участи. Она слушает то, что говорит в ней. Судьба совершается. Круг замыкается, стягиваясь в собственную сердцевину.
В отечественной культурной традиции имеется опыт иллюстрирования «Книги Руфи» — всем известный цикл гравюр В. А. Фаворского к переводу, сделанному Абрамом Эфросом. Кстати говоря, именно от Эфроса пошло жанровое определение книги: «Гениальная сказка, сказка среди сказок, вечно хранящая, вечно обновляющая в себе, как все сказки мира, неумирающую жизнь». Удивительно, что сказочность обнаружена в сюжете, столь достоверном исторически. Вероятно, дело в бедности языка, ибо нет у нас слова для определения истории, когда герой живёт не здесь и сейчас, а в потоке времени, ощущая своё предназначение как некоторую внутреннюю идею. Ничего невозможно отделить от собственной личности и выразить словами. Нельзя осознать, можно лишь пребывать.
Сам Фаворский говорил, что «понял эту простую историю как очень типичное и очень мировое событие. Не частный случай, а типичный для всего как бы пространства…». Люди на его иллюстрациях действуют в этом пространстве, порождающем закон и причинность. Оттого их образы монументальны и статуарны, что каждый их шаг гулко отдаётся в Творении.
Юрий Ващенко идёт совершенно по другому пути, делая основным объектом изображения не действующих людей, а само пространство, само дышащее, пульсирующее, продолжающееся Творение. Он выбрал круговую композицию, при которой основная масса изображения отдана пустоте, а действие происходит на периферии, центробежно разбегаясь к краям в результате пульсации немого центра. Пустота и немота здесь, конечно, фиктивны, поскольку неумение Руфи проговорить то, что она ощущает, вовсе не означает её неумения жить в согласии с ощущением. Её воли не существует, но она настойчива в том, чтобы следовать голосу Единой Воли в себе самой. Она сопротивляется попытке извне сбить её с этой дороги и расслабленно отдаётся всему, что ведёт в правильном направлении. Её правда и вне её, и в ней самой. Оппозиция внешнего и внутреннего в образе Руфи отсутствует, как и оппозиция говорения и молчания. Она вся слух, она вся отвлечённость и безвольность, и вся она — Воля и Закон, действующий из центра, о котором мы всё рано не сумеем сказать.
Так фиктивна и пустота в монотипиях Ващенко, что подчёркнуто цветовыми решениями, очень лаконичными и вместе с тем очень энергичными, решительными, при всей тональной тонкости и пастельной нежности. Пульсация цвета уничтожает пустотность, крошечные фигурки перестают выглядеть крошечными, поскольку даны внутри сферы бытия, спроецированной на плоскость листа. Извечную проблему передачи объёмов мира на картинной поверхности Ващенко решил с помощью композиционной формы круга, неровного, чуть приплюснутого и оттого сразу вызывающего ассоциацию с Землёй — шаром, который представляем себе мы, и плоскостью, мыслимой Руфью и Воозом, если предположить, что они вообще задумывались об этом. Форма и цвет становятся для художника способом изобразить всё происходящее от вечности, оставив сегодняшнему дню право на высказывание разве что в плане технологическом.
Меж тем за современностью благодаря точке зрения изнутри и сверху проступает глубокая архаика, образ мышления о мире и вечности, не проговариваемый нами и неистребимый в нас.
Вера Калмыкова
Подробности
- Начало: 30 марта 2016 г. в 17:00