30х40. Валерий Бабин

30х40. Валерий Бабин

«Размеры хорошие… Какая-то вот точность».
Илларион Голицын. Из выступления на открытии выставки В. Бабина

30×40 — размер большинства холстов на этой выставке. Но это не этюды и не эскизы для последующей работы. Это самостоятельные вещи, задуманные в таком формате.

Анна Ахматова как-то горько пошутила: «Большие писатели пишут большие романы и строят большие дачи». Написать хороший сжатый текст в прозе или в поэзии непросто, и в авторских листах его не измеришь. И в живописи: масштаб художника не зависит напрямую от масштаба холстов. Терборх, Метсю, Шарден — великие художники, да и у Сезанна его «Большие купальщицы» так и остались на мольберте незавершёнными.
Конечно, во времена великих малых голландцев в буржуазной Голландии был социальный заказ на «кабинетный формат». Один мой знакомый художник признался: сделать маленький холст даже труднее, а стоит он мало — и прекратил писать небольшие вещи. Я редко продаю и большие, и маленькие холсты, поэтому свободен в выборе формата.

Масштаб изображения, по-моему, также не зависит от масштаба холста. Маленькие холсты Моранди монументальны, как фрески его любимых Пьеро делла Франчески и Мантеньи, а размеры их — 40 сантиметров и меньше. Виталий Николаевич Горяев был у Моранди в Болонье. У себя дома художник вышел к гостям из СССР в стареньком свитере, с заплатами на локтях. Сестра художника поставила на стол бутылку дешёвого вина. Завязалась тёплая беседа.
— И тут я спросил, — рассказывал мне Виталий Николаевич: — А где Ваши бутылочки, которые Вы пишете в своих замечательных натюрмортах?
Моранди помрачнел.
— Какие бутылочки? Я пишу СОБОРЫ.
Горяев был умный и культурный художник и очень ругал себя за этот ляп.

Для меня холст в 40 сантиметров (который умещается между ладонями) и холст в два метра — это не просто разные размеры; это разные жанры, при том что сюжеты могут быть одинаковыми. В малом формате вся пластика работает центростремительно. В него нельзя войти, как в большой, где цвет центробежен, и его можно разносить к краям, брать руками и физически нести к краю. И когда устаёшь от этой работы в большом холсте, тянет к плоскости в 40 сантиметров.

Экспонировать мелкие холсты сложно даже на персональных выставках. Поэтому я благодарен галерее «Открытый Клуб» за возможность сделать выставку работ размером 30×40.

Валерий Бабин




Слова, не сказанные на открытии выставки

Мы легко узнаём элементы видимого мира, вдохновлявшие художника в процессе работы: в пейзаже это деревенские избы, заборы и ворота, овины, стожки и копны, телеграфные столбы и деревянные мосты, в интерьерных композициях — фигуры людей, сопряжённые с мебелью, старинной, тёплой, помнящей иные дни, быть может, выстуженные ужасом, но не безразличием новейшего времени…

Всё это овеществлённые приметы неких суверенных территорий, желаемых, знаемых, но уже практически не присутствующих в реальности.
Возвращаясь в любимые, дорогие сердцу места, человек ищет не совсем то, что видит, и очень часто лучше не всматриваться в памятные детали, не искать знакомые черты: ничего этого уже нет — есть только неистребимая память. Именно в ней оживает и длится тот образ мира, который связывает старшие поколения с необозримо далёким бытием отечества и о котором поколения младшие только догадываются по крупицам старого быта, по созвучиям всё тех же пока старых слов, по взглядам, брошенным исподлобья в глубокой провинции.

Однажды узнав, догадавшись о существовании этих суверенных территорий, мы уже не можем о них забыть — и в этом нам не способны помешать ни пошлость официального интереса к самобытному, ни сувенирная суета вокруг национального колорита, ни безмолвие древних ландшафтов, покрытых неистребимо безвкусной застройкой…

Почему часто т. н. красивый пейзаж, выписанный со всем тщанием, оставляет равнодушным? Потому что одной картинки недостаточно — нужно почувствовать движение воздуха, запахи земли, уловить шёпоты трав, нужно потрудиться, чтобы доехать и дойти до красивого места, нужно, наконец, движение в пространстве, нужны усталость и её преодоление и много ещё чего, что отсутствует на квадратных километрах живописи, как тонкой, высиженной с прикушенным языком, так и размашистой, «свободной» и своевольной, увиденной или сочинённой.

Ничего не решает ни умение, ни отсутствие оного. Только личность художника, нашедшая способ выразить себя, и то странное и неопределимое, что лучше не называть, для чего не нужно подбирать слова, потому что всегда получается не так и не то.

Холсты и рисунки Валерия Бабина связаны с опытом приближения к этим сокровенным пространствам. Его труд упорен и незаметен, потому что созданное им легко и неосязаемо проникает в самые глубины, находит прямой путь к уму и сердцу.

Он протягивает руку помощи не только художникам, как бы подсказывая один из немногих возможных путей в искусстве, но и, что, быть может, важнее, всем остальным, кто мучается поисками смысла, разорванностью полотна истории, нехваткой и мерцанием поля национальной культуры.
Будет неправильно сказать, что Валерий Бабин умеет заклясть холст и бумагу… В его композициях звучит не заклинание, но проникновение. Как в истинной поэзии невозможно сдвинуть ни слова, в этих работах предметы стремятся найти окончательное положение. Всякий раз перед нами не сам предмет, не объект изображения или трансформации, но последствие чувствования художника.

Здесь художник приближается к той грани, о которой парадоксально сказал Дмитрий Мережковский:

Я молюсь или играю,
Я живу иль умираю?..

Возможность таких вопросов и эта неожиданная и подспудно ожидаемая близость к Серебряному веку — не внешняя, но проживаемая художником, позволяют думать, что не все мосты сожжены и можно ещё надеяться.

Илья Трофимов



Подробности

  • Открытие: 24 сентября 2015 г. в 16:00
  • Дни работы: 25 сентября — 6 октября 2015 г.
  • Выходной: Cреда

Поделиться событием