Страницы из альбома. Григорий Бобровский (1873—1942)

«Открытый клуб» представляет произведения выдающегося живописца, графика, мастера пастели и преподавателя Григория Михайловича Бобровского. Основной корпус работ составят наброски, эскизы и живописные этюды 1910-х годов из собрания С. В. Малютина.

Получив великолепное образование в мастерской Ильи Репина в Академии художеств, Бобровский прожил насыщенную творческую жизнь. С начала 1900-х годов он активно преподавал, участвовал в выставках, стоял у истоков Союза русских художников. Был экспонентом Московского товарищества художников, Нового общества художников, «Мира искусства», группы «Шестнадцать». В настоящий момент работы Бобровского хранятся в Русском музее, Третьяковской галерее, во многих государственных и частных собраниях.

В 1904—1905 годах художник совершил поездку в Париж, в 1910-х годах путешествовал по художественным центрам Италии. Неоднократно посещал остров Капри, где познакомился и сблизился с Максимом Горьким и создал серию работ с итальянскими городскими ландшафтами. Выставка включит этюды и карандашные зарисовки, созданные во время этих поездок.

В работах Бобровского ощутимо влияние модерна и позднего импрессионизма — выполненные пастелью и графитным карандашом пейзажи, портреты и сюжетные композиции обладают характерной лёгкостью движения, изяществом линии и тонким колоритом. При всей немногословности эти произведения представляют собой завершённую, концентрированную и виртуозную фиксацию образа, рассказывая не о материальности окружающего мира, но о неосязаемом, бесконечно меняющемся его состоянии.

Тихий мастер на грани эпох

О художнике, чьё имя не на слуху, принято сетовать, мол, хороший, но никто о нём не знает. Если вдуматься, то «известных» живописцев, таких, чтобы всякий важно покивал при упоминании, — кот наплакал, за всю историю искусства наберётся не больше сотни имён. Может быть, стоит ввести другой критерий: реализовался мастер в своём творчестве или нет, удалось ли ему делать то, что он хотел, или замыслы остались нереализованными? Тогда действительно жаль. А неизвестное рано или поздно становится известным… Кажется, Григорий Михайлович Бобровский (1873—1942) принадлежал к тем, кому удавалось воплощать в живописи своё видение и ощущение мира. Да и карьера его складывалась неплохо. Сын православного священника, он родился в селе Поречье Витебской губернии, учился в Витебской духовной семинарии, вдруг круто изменил жизнь — уехал в Петербург поступать в Академию художеств, попал в ученики к И. Е. Репину и в 1900 году окончил Академию. В 1902—1904 годах преподавал в Школе рисования и живописи Харькова. Первое место петербургской художественной службы Бобровского — Рисовальная школа при Обществе поощрения художников. Здесь он подвизался с 1904 или 1905 по 1919 год. Во второй половине 1900-х в его классе появился ученик из Витебска по имени Марк и фамилии Шагал. Неизвестно, как складывались их отношения; есть упоминания, что Бобровский жестоко обидел Шагала, сказав, что тот никогда не научится рисовать колено. Что ж, этот член человеческого тела на работах знаменитого на весь мир мастера действительно не фигурирует. Как истинный сын своего века, Бобровский постоянно расширял свой творческий кругозор. В 1904—1905 годах ездил в Париж, где занимался в частных художественных школах. Позже, в 1910-е, познакомившись с Максимом Горьким, ездил в Италию, гостил у писателя на Капри. По окончании Академии художник раз и навсегда сменил статус ученика на статус педагога. Он постоянно преподавал, писал портреты на заказ, активно выставлялся, получал награды на международных выставках. Ничего скандалиозного, никакого эпатажа за ним не отмечено, хотя в мемуарах М. М. Ярового (ещё одного репинского ученика) и описано, как в 1911 году в Киеве «кутящая компания», в которую входил Бобровский, «почти все ночи напролёт» просиживала «за стаканами», а днём расходилась писать портреты. Что ж, подобный образ жизни скорее типичен… Вообще, коллеги явно симпатизировали Бобровскому, ценили его живопись. Неслучайно в 1913 году П. П. Чистяков разослал письма В. Д. Поленову, В. М. Васнецову и другим с предложением избрать Бобровского академиком. Правда, тогда что-то не сложилось, но почётнейшее звание Бобровский всё же получил три года спустя. Немаловажный факт, что он стоял у истоков Союза русских художников. Вот что по-настоящему обидно: его близкий, по-видимому, друг Аркадий Александрович Рылов среди основателей упоминается, а Бобровский — нет. Меж тем близость их манер очевидна при взгляде на небеса у обоих живописцев. После большевистской революции 1917 года жизнь Бобровского принципиально не поменялась. Он по-прежнему работал в петроградской, а затем и ленинградской мастерской, выставлялся. Участвовал в праздничном оформлении Петрограда, руководил профсоюзом, стал членом АХРР. В 1921 году получил должность декана живописного факультета Петроградских государственных свободных художественно-учебных мастерских (ПГСХУМ), заменивших при советской власти Императорскую Академию художеств и существовавшее при ней Высшее художественное училище живописи, скульптуры и архитектуры. В 1921 году учебное заведение стало Петроградским ВХУТЕМАСом, год спустя — ВХУТЕИНом. Здесь Бобровский трудился до 1929 года В 1930-е активно работал как живописец. Умер во время блокады Ленинграда от дистрофии, в мастерской, окружённый своими работами. Многие рисунки Бобровского из собрания С. В. Малютина выполнены, скорее всего, в 1911—1912 годах (в целом ряде случаев напрашивается иная временна́я соотнесённость). Интересно прежде всего то, что некоторые графические произведения непосредственно связаны с известнейшими работами художника, например «Портретом Самойловой» (1912, Государственный Русский музей), или с итальянскими городскими ландшафтами, хранящимися в государственных и частных собраниях. Перед нами самое интересное — живописная кухня, поиск решения, нащупывание образа. Итальянская графика явно помнит взгляд Горького, в художественной коллекции которого произведения Бобровского имеются. Но самое, пожалуй, привлекательное — это облик и стилистика набросков. Почти каждый из них носит характер подготовительной работы, однако вместе с тем выглядит как самодостаточное художественное произведение. И — не реализма, а модерна с его программной недосказанностью, асимметрией, вниманием к бумаге как самостоятельному средству выразительности. Недаром Бобровский предпочитал серую бумагу с негрубой, но выраженной фактурой. Перед нами обнажается суть процесса смены одного художественного стиля другим, путь проникновения уже опробованных традицией изобразительных средств в следующую, более молодую и — для Бобровского и его современников — новую, неизведанную область. Точная, лаконичная, законченная линия при фактическом отсутствии штриховки слегка тронута акварелью. Цветовые акценты дают не столько изображение, сколько образ, абсолютно узнаваемый и всё же не отождествляемый с натурой. Это путь символизации, который мы можем воспринимать наглядно, не прибегая ни к каким учёным практикам, пользуясь лишь собственной способностью зрения. Если живопись Бобровского — сочная, яркая, выразительная, полнокровная — принадлежит его времени и близка по манере то Константину Коровину, то уже упомянутому Аркадию Рылову, то его графика, пожалуй, беспрецедентна. Парадоксальность его образов можно определить через оксюморон — законченная незаконченность, завершённая незавершённость. Воистину много мудрости можно получить, разглядывая произведения малоизвестного художника…

Вера Калмыкова