Внеклассное чтение. Константин Батынков
«Книжной, журнальной иллюстрацией я занимаюсь давно, более двадцати лет. И никак не могу решить для себя, нужно это или нет.
Очень редко художник равен автору текста по таланту. Художник должен остро чувствовать и видеть так, как писатель. Мало у кого получается. И есть такие произведения, которые вообще иллюстрировать, мне кажется, нельзя. «Мастер и Маргарита», «Москва — Петушки», весь Довлатов. Платонова лучше не трогать, «Гаргантюа и Пантагрюэля». Библию после Доре — не надо, хотя вот мне посчастливилось Библию порисовать.
К детективам и фэнтези разных авторов можно делать одни и те же картинки.
Мой опыт такой. Возьмём писателя, допустим Павла Гельмана. Я его иллюстрирую, он смотрит и ни своего романа, ни героев не узнаёт. «А это, — говорит, — у тебя к чему?» Я ему отвечаю: «Вот у тебя тётя, вот швабра…» Он: «Но это не та тётя и не такая швабра!»
Проходит года два, и он свою книгу без моих картинок не представляет.
Или так. Заходишь в книжный, а там пять разных книжек, и у каждой на обложке — Магритт. Даже Толстой, и тот с Магриттом. Издателям, конечно, удобно, денег платить не надо. Но даже если надо: Матисс сделал «Цветы зла» Бодлера. Ну и что? Где работа Матисса, а где поэзия Бодлера? Как если бы Кобзон начал песни «Биттлз» петь…
С другой стороны, есть Аминадав Каневский. Какие без него «Приключения Буратино»? Невозможно!
Не надо прикрываться иллюстрацией. Тот же Аминадав Каневский был хорошим художником, самоценным, любое его произведение может иметь собственную жизнь.
Я, честно говоря, рисую иллюстрации к самому себе. Это кино, которое проецируется на внутреннюю сторону моей черепной коробки. Всё то же самое, что я рисовал в школе, сидя на задней парте. Импульсом тогда служили книжки по внеклассному чтению — «Том Сойер» Марка Твена, «Кортик» и «Бронзовая птица» Рыбакова, «Два капитана» Каверина. Но до сих пор — начинаю рисовать и думаю: вроде это «Три мушкетёра». А может, «Двадцать лет спустя»?.. Вроде Шекспир. А может, нет?..
Так нужна ли иллюстрация? Нет ответа. А ведь я в этом деле прожил двадцать лет.»
Константин Батынков
Невыдуманное небывалое
Насколько всё же русский язык пластичен и тонок! Какие-нибудь совсем маленькие и вроде несамостоятельные штучки — суффиксы, а сколько нюансов смысла!..
Константин Батынков не делает вид, будто иллюстрирует те произведения, которые читал в детстве, перечитывал позже или сейчас, готовясь к выставке. Всё, что он сделал, — иллюстрации не к прочитанному, но к прочтению. Индивидуальному, архисубъективному прочтению.
Не то, что написано, а то, как прочтено — и увидено внутренним глазом. Есть проблема нетождественности функции зрения: человек, лишённый художественного дара, смотрит и видит не так, как художник. Не так! Кто сможет этот феномен описать? Психологи? Физиологи? Тайна сия велика есть, надо принять как данность: самый умный физик не увидит того, что самый маленький художник.
А Батынков к тому же — мастер эпической направленности, хотя периодически создаёт вещи в камерном жанре натюрморта, изящные и гармоничные. В натюрморте верифицируется контакт Батынкова с реальностью, удостоверяется миметическая связь его искусства с «формами самой жизни» в их стационарном, естественном бытовании. Однако кино, которое, по собственным словам художника, проецируется внутрь его черепной коробки, — это фильм-катастрофа или, по крайней мере, глобальная метаморфоза (хотя такого жанра и нет). Батынков — личность Гераклитова склада. И совершенно закономерно, что его, так сказать, магистральные вещи выполняются в манере сюрреалистической. Сюрреализм же, и русский в частности, предполагает в качестве композиционной основы невидимое и такое, что нельзя визуализировать посредством приёмов, создающих жизнеподобие, — а именно взаимодействие потоков энергии. По версии Батынкова, это взаимодействие конфликтно.
И не стоит ждать от его работ повествовательности, а тем более сюжетности. Или верности какому-либо тексту. Более того: на листах, сделанных Батынковым специально для выставки, появляются фигуры, уже знакомые зрителю по другим сериям художника. Он последовательно создаёт визуальный метатекст (в буквальном смысле термина — самоописание), составляющий основу того мироздания, которое существует «внутри его черепной коробки». И не стоит удивляться, когда гипотетический Том Сойер похож на юного ещё-не-царя-Давида, пиратские галеоны (впору вспомнить «Одиссею капитана Блада») сталкиваются с гигантскими фигурами китайских императоров или с сапогом Гулливера, пушкинско-островско-чеховские дворяне, купцы, мещане бредут по одной пустыне, а персонажи Шарлотты Бронте или какого-нибудь ещё добропорядочного английского романа в упор не видят над собой бомбардировщик на бреющем полёте. Иногда всё это напоминает эстетику абсурда, но скорее характеризует чрезвычайную активность культурного бессознательного, которое, вероятно, скоро будет открыто и описано психологами творчества.
Можно было бы квалифицировать подход Батынкова как постмодернистский, когда б его искусство хоть в какой-нибудь степени напоминало умственность, деятельность рационалистическую, головную. Удивительнее всего, однако, то, что Батынков и выдумка — понятия несовместные: дело не в том, что он «так видит», а в том, что он видит вот это.
И с его видением зритель взаимодействует непосредственно.
Вера Калмыкова
Подробности
- Открытие: 27 октября 2022 г. в 16:00
- Дни работы: 28 октября — 8 ноября 2022 г.
- Выходной: Cреда